Вряд ли вне стен Роскомнадзора найдется человек, точно знающий реальное число запретов и ограничений для телеканалов, за нарушение которых можно огрести неприятностей вплоть до лишения лицензии. Гласные и негласные, разумные и бредовые ограничения и требования уже десятый год "выпекает" наша гиперактивная Госдума, превращая правовое поле в минное: один неверный шаг – и ты нарушитель, а то и вовсе труп. Особенно если ты – независимый вещатель, и в построении концепции и программной сетки руководствуешься иными принципами, нежели "формирование общественного мнения в интересах заказчика".
Идея этой публикации возникла давно, окончательно сформировалась во время прошлогодних событий в Беларуси, освещение которых стало для независимых вещателей настоящим челленджем. Как сказать все важное, удержавшись от естественной в этих обстоятельствах экспрессии и не нарушив при этом многочисленных запретов? Как себя вести, если звонящий в прямой эфир провокатор дискредитирует этот эфир неприкрытой ложью? Как упомянуть пресловутое "запрещенная в России организация", дистанцировавшись от формулировки, с которой не согласен? Как, как, как...
Со всеми этими вопросами мы решили обратиться к телеканалу, наверное, больше всех знающему о запретах, поскольку в силу своей гражданской позиции находится под самым пристальным и самым неусыпным вниманием контролеров всех рангов. Судя по тому, что после стольких лет и стольких наездов, "Дождь" все еще жив (тут напрашивается жаргонное "живчик"), он научился вполне свободно перемещаться по этому минному полю. Настолько свободно, что может поделиться картой этого минного поля с коллегами по цеху.
Яна Бельская: У нас на телевизионном рынке больше шестисот телеканалов, с региональными больше. Но тех, кто "на службе Отечества формирует общественное мнение" все-таки меньшинство. При этом есть достаточно большое количество вещателей, которые не то чтобы хотели освещать события (это все-таки такая, почти самоубийственная миссия в наше время), но хотели бы сохранять нейтралитет и всячески его подчеркивать. Есть и такие, особенно в регионах, кто хотел бы делать новости, скажем так, непредвзято, однако они опасаются, что моментально попадут под пристальное внимание. Вот об этом хотелось бы поговорить.
Наталья Синдеева: Боюсь, что мои ответы не понравятся региональным телеканалам [смеется].
Я. Бельская: Но ведь это не невозможно. У меня была учитель, она как-то процитировала свою бабушку, что если еврейская девочка [в антисемитской среде] хочет получить 5, она должна знать предмет на 7. Это правило можно перенести и на нашу среду: если телеканал или любой другой ресурс хочет отклониться от "линии партии", он должен выполнять все требования закона на 146%.
(Мы, конечно же, понимаем, что выполнять вообще все требования законов невозможно – слишком много законов противоречат друг другу, но можно хотя бы попытаться).
Поэтому вопрос: какие основополагающие правила существуют для вашей редакции, есть ли внутренний регламент, предписывающий, как журналистам подавать материал так, чтобы это можно было бы пустить в эфир без опаски?
Н. Синдеева: Никаких специальных регламентов и правил нет, есть одно важное правило, которое очень сложно соблюдать – это не нарушать законодательство Российской Федерации. Это главное. У нас есть большой талмуд с выдержками из законодательства, в котором расписаны все ограничения, которые есть для СМИ: что можно, чего нельзя, в каком случае кого нужно упоминать и как, сколько раз, какие слова можно произносить, какие нельзя. Наш юрист составил такую большую инструкцию – она реально большая, наверное, страниц пятнадцать. И этот документ изучают журналисты, редакция, сайт, эфирная редакция. Не могу сказать, что они его знают наизусть, но в принципе основные положения понимают, и если возникает какой-то вопрос или сомнение, они всегда могут туда заглянуть.
Я. Бельская: Это публичный документ? Вы можете им поделиться?
Н. Синдеева: Да можем, конечно, это не секрет.
Скачать памятку для журналистов
И основное требование к главному редактору – соблюдать законодательство, ведь мы прекрасно понимаем, как пристально за нами наблюдают, и, если кому-то другому можно нарушать какие-то правила, то нам точно нельзя. Это первое.
Второе – нас, конечно, немного спасает, что у нас идет прямой эфир. Прямой эфир пока еще не слишком зарегулирован и живет по правилам прямого эфира: что там случилось, то случилось. Другое дело, если после прямого эфира мы захотим этот материал выложить на сайт или в YouTube, то его необходимо проверить. Если у шеф-редактора или у ведущего есть какие-то сомнения, или они видят очевидное нарушение, то это сразу вырезается, либо отправляется юристу на просмотр – и он говорит, как правильно в этом случае поступить. Бывают спорные моменты.
Я. Бельская: Вы, наверное, про эпизод, когда в прямом эфире человек отчетливо сказал ложь, и Тихон Дзядко (главный редактор "Дождя") потом трижды извинился за эту ложь. Впоследствии, при выкладке на YouTube это видео было отредактировано.
Н. Синдеева: Хорошо, когда мы понимаем, что это ложь. Но мы не всегда это знаем, когда человек выходит в эфир и что-то говорит. Конечно, если редактор, который сидит за кадром, может быстро проверить информацию, и тогда можно сразу отреагировать. Но так бывает не всегда, есть случаи, когда выкладывается материал и в нем возможно есть ложь, но мы этого не знаем – и тогда мы получаем претензию. В рамках этой претензии, если мы понимаем, что она обоснованная, мы можем "досудебно" это вырезать. Если мы в этом не уверены, сомневаемся, и нам кажется, что это необоснованная претензия, тогда мы ждем, когда на нас подадут в суд. У нас регулярно идут суды, мы получаем то одну претензию, то другую – и судимся.
Я. Бельская: Это претензии от Роскомнадзора?
Н. Синдеева: Нет, как правило претензии оформлены от имени людей, которые считают, что их опорочили либо задели их деловую репутацию. Но и сама спорная информация, как правило, идет не от редакции "Дождя" – она звучит из уст героев, которые были в эфире. В таких случаях всегда выступаем соответчиками, и это уже такая сложившаяся нормальная практика хождения в суды.
Что еще мы делаем? Когда бывают спецэфиры, например, события в Беларуси, в Хабаровске, какие-то протесты, когда понятно, что может возникнуть нештатная ситуация в прямом эфире, мы просим юриста прямо сидеть на эфире и отсматривать в режиме реального времени. Когда этот юрист понимает, что в каком-то моменте есть потенциальные риски, он может сразу сделать какие-то пометки для редакции, говорит, что конкретно нужно будет потом удалить из записи.
За этим мы следим, и это главное ограничение, которое у нас есть – все в рамках закона. Никаких других ограничений у редакции, типа "поаккуратнее говорить" – этого нет. Это наша и сильная, и одновременно слабая сторона. Сильная – потому что не нужно думать, где какие буйки, за которые нельзя заплывать. Так было с самого начала, но в какой-то момент было продекларировано внутри нас: мы должны и живем в рамках закона о СМИ и остального российского законодательства, но мы должны быть журналистами – не существует запретных тем, запретных гостей, ничего этого нет.
Слабость такой позиции в том, что это всегда риск. И сказать, что у нас есть какой-то рецепт, как обходить риски, я не могу. Мы прекрасно понимаем, что все время ходим по тонкому льду, поскольку в любой момент любой наш репортаж может нам выйти боком, создать большие проблемы.
Я. Бельская: Это правила, которые касаются прямых эфиров, эфиров как таковых. А что касается государственной цензуры как таковой, которая как бы запрещена – вы ее ощущаете каким бы то ни было образом?
Н. Синдеева: Это очень важно: государственная цензура в адрес телеканала "Дождь" не существует, ее нет. Но она выражается другими способами.
Я. Бельская: Пристальное внимание к каждому слову?
Н. Синдеева: Совершенно верно. Поэтому я говорю, что нужно соблюдать законодательство – чтобы не давать ни малейшего повода для формального официального выступления в нашу сторону.
Я. Бельская: От кого чаще вам приходят претензии – от Роскомнадзора или от частных лиц?
Н. Синдеева: От частных лиц или от компаний чаще – кто-то что-то некорректно сказал в эфире и пошло-поехало. Все это обсуждается и решается в суде, а что-то решается до суда – и таких случаев больше.
От Роскомнадзора тоже регулярно приходит, это такие камни преткновения сейчас: "Мемориал" не упомянули как иностранного агента [организация числится в списках иностранных агентов]. Это важно, и есть целый список таких организаций, и регламентировано даже то, сколько раз надо произнести эту фразу. Понятно, что иногда ведущий может забыть лишний раз е проговорить, но мы сейчас за этим очень внимательно следим.
Отдельный вопрос – нецензурная лексика, но опять же, не внутри наших эфиров или выложенных программ, а внутри подложенной ссылки.
Помню, мы написали письмо в Роскомнадзор от большого количества СМИ, я была инициатором этого письма: если мы даем ссылку на эфир, условно говоря, Ксении Собчак или Юрия Дудя, мы рассказываем про это, даем какую-то выдержку, комментарий к этому, а потом даем ссылку на первоисточник, как любое нормальное СМИ. И вот если внутри этого источника вдруг кто-то произнес нецензурное слово, то прилетает нам. И это, конечно, несправедливо – нас за такое несколько раз штрафовали, и не только нас! Мы не раз писали в Роскомнадзор такие письма с подписями представителей полусотни СМИ, но всегда получали формальный ответ, мол, надо ставить гиперссылки и проверять эти ссылки.
Я. Бельская: В последнее время претензии государственных органов касаются не собственно нарушений в эфире, а хозяйственных или бухгалтерских вопросов. Например, вы получили донат (пожертвование) не от того человека, скажем, 10 рублей от иностранного гражданина – и вас немедленно записывают в иностранные агенты. Или поставили в эфире метку 16+, а не 18+.
Н. Синдеева: Это как раз нарушение. Это идиотские законы, идиотские правила, но они такие, они есть, и мы не можем бороться с этим.
Я. Бельская: Но чисто технически, как вы поступаете, например, в ситуации с донатами? Известно, что "Дождь" в большом количестве получает денежные переводы от зрителей – что вы делаете с переводом, если он приходит из-за рубежа?
Н. Синдеева: Да ничего такого не делаем. Наши жертвователи, как правило, россияне, которые проживают за границей – как правило, карты, с которых нам переводят деньги, российские.
Они же цепляются не к какому-то конкретному человеку, чаще к организации. И мы знаем, что это риск, поэтому мы не принимаем пожертвований от каких-то организаций, чтобы нас не признали иностранным агентом. Например, у нас есть евросоюзовский контракт – он длинный, и за него нас любят тюкать прокремлевские СМИ. Но при этом представительство Евросоюза, которое находится здесь, в России, уже лет пятнадцать выдает гранты различным российским СМИ. Например, такие гранты в течение многих лет получала газета "Коммерсантъ", даже когда она уже принадлежала Алишеру Усманову.
И "Дождь", наравне с другими СМИ, участвует в конкурсе, подает заявку, и мы иногда выигрываем, иногда проигрываем. Мы стараемся использовать такие возможности, ведь помимо того, что это деньги, которые никогда не бывают лишними, это еще и контент, который мы сами придумываем, сами производим. Например, в рамках проекта от Евросоюза "Россия – это Европа" мы придумываем контент, который нам интересен. Мы же понимаем, где мы живем, поэтому мы отправляем данные Роскомнадзору, как того требует закон, и они об этом знают. И в этих вопросах мы стараемся не нарушать установленные правила.
Я. Бельская: Больной вопрос – окупаемость и так называемая токсичность СМИ. Считается, что у в качестве кнута для слишком свободных СМИ используются финансовые инструменты, в том числе пессимизация трафика. Таким СМИ сложнее привлекать рекламу – рекламодатели опасаются рекламироваться на таких площадках.
Н. Синдеева: Все последние несколько лет после того, как мы были вынуждены перейти на подписную модель, нас выключили операторы [в 2014 году "по звонку" канал был выключен крупными операторами платного ТВ – прим.ред.], наши финансовые потоки распределились следующим образом: около 50-60% доход от подписки, 20% приносит реклама и 20% от дистрибуции канала. Таким образом, мы не слишком зависим от рекламного рынка, на который влияют не только политика и токсичность, но еще и экономическая ситуация в целом. Благодаря этому у нас волатильность рекламных доходов небольшая. Они есть, вот эти 20%, но это не ключевой источник.
Было, конечно, очень сложно, поскольку подписка – это очень правильный путь развития, но у нее есть ограничения и по аудитории, и, опять же, по экономической ситуации: у людей все меньше денег, поэтому они сейчас чаще покупают не годовые, а месячные подписки. Мы все это видим и понимаем.
Первые несколько лет нам было очень сложно: то мы должны кому-то, как правило, подрядчикам, то чуть-чуть заработали и все выплатили. Спасибо подрядчикам, которые с нами уже много лет – они идут нам на встречу, и мы всегда платим, хотя иногда с задержкой, это зависит от сезонности.
Сейчас у нас первый год, когда финансовая ситуация стабилизировалась, поскольку в этом году мы всерьез занялись YouTube. Понятно, это не значит, что так будет всегда. До недавних пор мы к этой платформе относились скептически, поскольку это ломало нашу финансовую модель, ведь подписка – это закрытый платный контент, и кабельные операторы – это закрытый платный контент. У нас сейчас кабельные операторы в основном покупают à la carte, и открыть контент – значит, ударить по своему основному бизнесу.
YouTube – это удобно, все привыкли, там понятные алгоритмы. И мы путем проб и ошибок смогли найти некий баланс между тем, что у нас закрыто и только для подписчиков, и что размещено на YouTube-канале. Если у нас нет какого-то многочасового спецэфира, который мы всегда выкладываем на YouTube, мы туда даем два наших выпуска новостей – это для нас важно, раз мы считаем своей миссией быть источником информации, альтернативным "федеральному мейнстриму". Более того, мы вообще не оппозиционные – и я хочу, чтобы меня услышали наши кабельные операторы: мы – не оппозиционные, мы совершенно не добиваемся, чтобы, условно, люди перестали смотреть Первый канал или ВГТРК, а стали смотреть "Дождь" – нет! Просто человеку надо иметь полную, не однобокую картину. Вот у него есть федеральный канал, о’кей, Соловьев, но есть и другие точки зрения, другая картина, и он может смотреть все это и делать выводы. Некоторые кабельные операторы мне говорили, что у них есть зрители, которые не фанаты "Дождя", но которым важно было видеть разные позиции, разные картинки, чтобы понимать, что происходит, чтобы самому принимать решения, оценивать ситуацию в стране.
Поэтому нам YouTube в этом году сильно помог – вот этот дополнительный большой трафик, помимо своей традиционной аудитории, который мы получили, он очень важен для журналистов, редакции, ведущих. Их начали узнавать на улицах, когда мы вышли за рамки закрытого сообщества подписчиков. И это добавило нам неожиданный приход, на который мы не рассчитывали.
Ну, сейчас мы смотрим в динамике, и у нас начинает снижаться подписная база – и я понимаю почему. Мы стараемся держать баланс, чтобы доходы от YouTube для нас перекрывали этот отток.
Словом, этот год мы закончили хорошо, и я впервые за несколько лет сплю спокойно: мы никому не должны, подняли ребятам зарплаты, купили новую технику, создаем новый сайт – начали инвестировать эти деньги в развитие.
Я. Бельская: Коль скоро мы заговорили о YouTube, мы знаем, что Роскомнадзор он закидывает угрозами его и социальные сети по поводу якобы пессимизации того или иного видеоконтента. Правила YouTube– это ведь тоже в определенном смысле ограничение?
Н. Синдеева: Мы с этим постоянно сталкиваемся. И это не "якобы". Конечно, у YouTube есть пессимизация, это все прописано в его правилах. Наши программы пессимизируются регулярно, наши прямые эфиры пессимизируются регулярно, потому что, по правилам YouTube, если в кадре человек занес палку над головой – даже не ударил – это уже подпадает под пессимизацию. Любая агрессия попадает.
Все эти правила отчетливо прописаны, их все знают – и мы тоже знаем. Вот, например, мы собираем миллионы просмотров на тех же белорусских эфирах, и мы вообще не можем монетизировать этот эфир, поскольку он пессимизируется и демонетизируется. То есть, оттуда уходит реклама. Это происходит, потому что для YouTube все это – насилие, секс, эротика – безусловно подлежит пессимизации. Не помню, входит ли туда словесная агрессия, но все, кто что бы ни делал YouTube, знают, что эта пессимизация есть.
Нам жаль, конечно, что так происходит, особенно когда происходит демонетизация, но мы же понимаем, что мы не можем показывать белорусские протесты, и не показывать, как лупят людей. Поэтому мы такие моменты не вырезаем, и идем на это сознательно.
Когда в программе "Женщины сверху" рассказывают про вибраторы и тому подобное, это тоже пессимизируется, и мы знаем это. У меня миллион вопросов к YouTube, но при этом я уверена, что там одинаковые правила для всех. Когда мы вышли в эту среду, быстро это поняли. И это, конечно, полная ерунда, что YouTubeкого-то поддерживает, а кого-то нет – там работает алгоритм: сколько посмотрели, сколько перепостили, сколько оставили комментариев, сколько лайков.
Кстати, знаете, что еще пессимизирует YouTube? Дизлайки! К примеру, к нам на эфир приходит какой-то гость, которого не любит аудитория – и они не "Дождю" ставят дизлайк, а гостю, но все, это видео пессимизируется.
А эти жалобы на пессимизацию по политическим мотивам – это просто донос. Это же не просто письма Роскомнадзору, это письма, которые попадут в другие кабинеты, и станут аргументом, почему нам сейчас надо замедлить YouTube, как они пытались это сделать с Twitter.
Я. Бельская: Вы просчитывали для себя, что в таком случае будете делать?
Н. Синдеева: Честно – нет. Но если нам просчитывать все наши риски, то работать просто невозможно. А рисков у нас – куда ни плюнь, всюду сплошные риски. Мы, конечно, держим в голове эту мысль, что рано или поздно лавочка может закрыться. Но мы стараемся сейчас про это не думать, поскольку все равно мы ничего с этим не можем сделать.
Я. Бельская: Есть ли рекомендации относительно работы "в полях", особенно в экстремальной ситуации. Я помню эпизод, когда ваших журналистов выслали из Беларуси. Бывали эксцессы и при освещении протестных акций в столицах, в Хабаровске. Как вы решаете такого рода проблемы? Есть ли у вас какая-то специальная защита от этого, или действуете по ситуации?
Н. Синдеева: Конечно, сообразно ситуации. Понятно, если кто-то едет в такую точку, мы держим человека на связи, второй телефон обязательно, просим быть аккуратным. Если это горячая точка, пытаемся навязать бронежилеты, но журналисты не любят работать в бронежилетах.
Я. Бельская: Есть ли еще какие-то рекомендации телекомпаниям, особенно независимым региональным, по прохождению этих "минных полей". Ну, кроме общей рекомендации соблюдать законодательство.
Н. Синдеева: Да нет особых рекомендаций. Просто надо иметь железные яйца, смелость и совесть – вот и все. У нас нет ничего такого, что мы бы выдумали.
Вот мы всегда говорим: нужны разные точки зрения, это все знают – это журналистский постулат. Но это не всегда получается, ведь руководители, госчиновники, большие бизнесмены зачастую не хотят говорить, не дают комментариев. А потом возникает претензия: "А чего вы такие однобокие?" А как быть, если мы шлем запросы один за другим, а нам никто ничего не говорит? Ну, мы отделываемся фразой: "Мы отправили запрос, но ответа не получили". Вот и получается однобокая картина. То есть, нужно ли стараться быть взвешенным? – да, нужно максимально стараться, получать две точки зрения – ну, это такой журналистский must.
И главное – очень важно доверие аудитории. Я давно уже поняла, что нельзя обманывать доверие аудитории. Его легко потерять из-за какой-то неправильной реакции, неправильного сюжета, еще что-то. Аудитория тебе доверяет, она главный твой гарант. Вы же помните, когда "Дождь" выключали, как за нас встали горой зрители. Они стали покупать подписку, помогать нам деньгами, мы тогда собрали полтора миллиона на то, чтобы просто выжить. И это важно, потому что я понимаю, что за нами стоит большая аудитория, которая поможет нам отбиться, во всяком случае, попытается за нас побороться, для них это важно. И для нас это важно!
Я. Бельская: Большое спасибо за интервью!
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии
